Наименование: Король Георг V, головной корабль класса
— Настоящие имя и фамилия персонажа: Сарайя Кальвиолла

Персональная информация:
— Пол: Женский
— Возраст: 17/17.05.2008
— Класс: Линкор
— Тип Ядра: άλφα
— Выслуга: 5 лет

Внешность персонажа:

Caren Hortensia
< Fate series >
► Рост: 175
► Вес: 70
► Телосложение: Ближе к гераклическому.
► Цвет волос, глаз: Белые волосы, светло-карие глаза.
► Другое: В повседневной жизни носит скромную, закрытую одежду с длинной юбкой. Редко заплетает волосы.

Многим будет довольно сложно понять с первого раза, что эта длинная, стройная как жердь и похожая на одуванчик из-за космы белоснежных волос вокруг головы — мускулистая и крепкая военная, в чьей повседневной жизни тренировки занимают не последнее место. Под одеждой её тело больше похоже на тело легковесной бодибилдерши в несоревновательной форме. В жизни она кажется мягкой, иногда даже хрупкой, и одежда, скрывающая мускулатуру и подчёркивающая рост только усиливает впечатление.
Выражение лица редко бывает эмоциональным. Обычно она задумчива или мягко улыбается, стремясь показать добрые намерения. Чтобы оно исказилось от сильных переживаний, нужно сделать что-то из ряда вон. И этот ряд весьма широк, ведь жизнь Ядра лёгкой не назовёшь.

Характер персонажа:
В делах серьёзна, в досуге безмятежна, в успехе сдержанна, в потерях спокойна, к похвале равнодушна.
Если Сарайя что-то делает, то вкладывает в это всю свою душу. И именно поэтому она никогда не занимается чем-то «неправильным», способным эту душу запятнать. Не то что она себя ограничивает, напротив, отдавая себя делу, она полностью раскрывает себя.
Кому-то её образ жизни покажется тяжёлым. Да, Сарайя действительно очень много работает изо дня в день и с утра до вечера. Но нельзя сказать, что она себя принуждает, ведь она сама выбрала этот путь. И этот путь ей видится гораздо более лёгким, чем оставаться на берегу и пожинать плоды собственного бездействия. Именно последним ей видится Божья кара.
Глубинных монстров она не столько ненавидит, сколько жалеет. Ей жаль, что нельзя иначе, ей жаль, что они не разумны, ей жаль, что Божья милость обошла их стороной. Потому она делает своё дело так, как может. С полной самоотдачей, вкладывая в это дело всю свою душу. Так, чтобы каждый человек был в безопасности на Земле.

В общении она мягка и вежлива. Всегда стремится выслушать и стремится с каждым говорить на равных. Все люди дети Господа, а потому все перед Ним равны. И в этом заключается её дерзость. Старший по званию далеко не всегда является для неё авторитетом. Конечно, она прислушается, но велика вероятность, что останется при своём. Прямо дерзить она не будет, но может долго и последовательно стоять на своём. И часто оказывается права.
Кроме того, стоит быть аккуратнее: ведь за мягким и вежливым разговором могут пойти колкие шутки, которыми она щедро осыпает своих друзей. Здесь она бывает довольно надоедлива, ведь далеко не всегда видит границы и может вовремя остановиться. Стеснительности же Сарайя лишена полностью. Она скромна, но не стеснительна. Она не стыдится данного Господом Богом тела и функций, которыми оно наделено, что также часто становится оружием против других. Подшутить над застенчивыми товарищами дело чуть менее святое, чем обеденная молитва.
Её скромность же в том, чтобы требовать большего, чем необходимо. В том, чтобы не настаивать, когда другие не хотят слушать. В том, чтобы не гордиться и не восхвалять себя за то, чего другие не сумели достигнуть. Скромность в принятии своего пути и собственных ошибок. Это то, от чего она не смеет отвернуться.

Своё прозвище «Монашка» Сарайя оправдывает ещё и тем, что совершенно не проявляет интерес к противоположному полу. Но основной причиной этому служит не Обет Безбрачия, как думают некоторые, а банальная занятость. Пока она на заданиях, тренировках, в учёбе и молитве, на поиск пары совсем не остаётся времени и интереса. Но Сарайя не чувствует себя одиноко, ведь Бог всегда с ней. Кроме того, есть и другие причины, по которым парни ей не интересны. Причины, которые она прячет от себя глубоко в своём сердце.

Её сердце легко откликается на зов помощи. Ей легче, когда окружающие счастливы. Она бескорыстна. А по поведению часто похожа на заботливую всеобщую старшую сестру.
Каждый день Сарайя повторяет молитвы и заветы, чтобы не оступиться от своего пути. Но порой логика «хорошего человека» её подводит. Сарайя в своих поступках на пути к цели может быть более жёсткой, более грубой, более опасной. Она не заходит далеко и по головам не пойдёт, но тем не менее умеет оправдать себя перед судом собственной морали.
Она не идеальна. Но каждый день прилагает все силы, чтобы сделать мир чуточку лучше и безопаснее.

Биография персонажа:
Бог живёт в каждом из нас.
Близ граничащего с Германией Агно спряталась родная деревня Сарайи. В их небольшом поселении всегда была удивительная атмосфера мира. Близость города не отрезала жителей от благ цивилизации, но они были отрезаны от поля информационного. Маленькая деревня на несколько семей, маленький и уютный мир, в котором не было скандалов, вздрязг и войн медийных событий. Уж точно не на памяти маленькой девочки.
Первым значимым человеком, кроме родителей, для Сарайи стал духовный наставник. Хоть деревня и была мала, в ней всё же нашёл свой приход священник. Это был очень умный молодой человек либерального толка. Он искренне верил в Бога и одним своим примером учил этому всех вокруг своей вере. Он многому научил Сарайю. И в первую очередь своей поговорке: «Бог живёт в каждом из нас».
В деревне не было школы, потому Сарайю вместе с другими детьми возили в город каждый день. Пусть её не заставляли, но она знала что и её наставник, и Бог будут рады, если она будет следить за младшими в школе. И, хоть она единственная дочь своих родителей, у неё есть множество братьев и сестёр, воспитанных с ней одним духовным отцом.
В одной из небольших поездок на море Сарайя познакомилась с одной хорошей девочкой из Австралии, с которой стала активно переписываться. В то время они обе только учились читать и писать, потому первое время их переписками руководили взрослые и тем легче было преодолевать языковой барьер. Оттого их письма друг другу были довольно странные: это были достаточно развёрнутые тексты официального стиля, хоть на бумаге, хоть в электронном виде. Со временем девочки уже продолжили общаться сами и старались особо не впускать в переписку взрослых, но общая манера уже сложилась. Через пару лет переписок подруга всё чаще рассказывала о том, как потеряла кого-то из приятелей и родных от нападений Глубинных монстров. Она жила недалеко от моря, гораздо ближе, чем Сарайя, потому опасность для неё была гораздо ближе. Подруга жаловалась на то, что её семья отказывается от эвакуации.
Для ребёнка то, что происходит с ним и его друзьями, гораздо ближе. Отчасти, именно эта связь вызывала знание у Сарайи о том, что происходит вне её маленького мира. Не новости, не печальные разговоры взрослых за закрытыми дверями кухни. Не даже грустная улыбка наставника, который ежедневно устраивал молебен о погибших. Со временем для Сарайи жизнь стала утомительным ожиданием, когда она, наконец-то, перестанет быть беспомощной. Она хотела помочь — не только близкой подруге, но и её родным, родным родных и прочим людям спастись от катастрофы.
Когда Сарайе было одиннадцать, она поняла, что подруга ей больше не напишет. С последнего письма прошёл не один, не два и не десять дней, когда она, наконец, это осознала. Она почувствовала не злость, не жажду мести, а лишь опустошающую скорбь. Она долго плакала, а потом всю ночь ночь молилась. Молилась о том, чтобы Бог разрешил ей вступить в ряды добровольцев флота, несмотря на то, что до двенадцати ей оставалось чуть больше полугода. Она хотела защитить живых, раз не успела спасти подругу. И на следующий день вместе с родителями в ближайшее представительство ОВМС. Где после долгого разговора они согласились провести проверку, но не более того. Проверку Сарайя прошла успешно и по дороге домой она сердечно благодарила Бога за это.
Оставшееся время до двенадцати лет она провела готовясь к поступлению. Больше духовно, нежели физически. Святой отец помогал ей в этом. Вместе они читали псалмы, молились, а в остальное время он давал ей наставления о том, как не свернуть с пути Божьего. И в день своего двенадцатого рождения девочка покинула отчий дом.
«Если ты не приводишь к себе других людей, то в чём смысл?» «Мне достаточно просто того, что я сама верю»
В самом начале своего обучения Сарайя организовала что-то вроде молитвенного кружка. Она с гордостью проносила слово Божье, за что светские ученики её не очень жаловали. Но при этом, как и учил её духовный наставник, она не навязывала свою позицию, потому весь её кружок состоял из тех, кто верили ещё до её прихода. Сюда же примкнул один мальчик. Он принадлежал к другой ветке христианства, нежели Сарайя и его злило, что основательницей и негласной лидершей была девчонка-еретичка. Он был фанатичен в своих суждениях и часто оспаривал её лидерство. Очень долгий и тяжёлый конфликт между ними состоял в том, что он настаивал на религиозной пропаганде, в то время как у Сарайи таких намерений не было. Их спор продолжался не один месяц, пока он не покинул группу. Но даже так, злой и гордый, он не оставил их в покое. Он обзавёлся компанией, и с ней творил гадости каждому из членов молитвенного клуба. Со временем гадости становились всё более жестокими, пока он не похитил одного из детей клуба. После этого с ними серьёзно занялись педагоги и вскоре банда распалась, а зачинщик пропал. С того дня школьная жизнь стала гораздо легче, весь клуб вздохнул с облегчением. Возникающие странные сплетни заглушала сама Сарайя, чувствуя, тем не менее, сильное беспокойство по поводу пропажи заклятого врага.
Постепенно в течении трёх лет их «клуб» распадался. Кто-то разуверывался, кому-то становилось не до него и Бога замещали флот и мелкие житейские проблемы. Но эта история Сарайю многому научила. Впредь она стала более светской с своих религиозных проявлениях. Она не говорила о Боге лишний раз и более не стремилась открыто молиться. Пусть она не проповедовала и не зазывала, прошлый путь точно также вёл к гордыне. Потому со спокойным сердцем она отпустила свою последнюю последовательницу.
Тем временем подготовка к пилотированию шла своим чередом. Сарайя с самого начала нацеливалась на то, чтобы быть как можно более надёжной и полезной в бою. И синхронизация с линкором стала ещё одним благословением Божьим. Успехи, что она проявила в учёбе и труде, подталкивали вперёд на её пути. Пути той, что сможет защитить Бога в каждом человеке.

Контактная информация:
https://vk.com/id222610219 оцените иронию

Дополнительно:

— Свободно владеет французским и австралийским английским
— Не очень хорошо учится несмотря на все старания, зато известна как активистка школы и находится в хороших отношениях с персоналом.

ХЕДВИКАЭмма - из приюта

ВНЕШНОСТЬ

Худая и тихая девочка, которую лучше не трогать - именно так её воспринимает большинство людей. Тенью она проходит через улицы и убегает в направлении своей избушки. Под неопрятно обрезанной чёлкой зло сверкают миндалевые глаза. На людей Хедвика смотрит косо, не скрывая желания быть оставленной в покое.
Одежда и причёска её всегда просты. Красный широкий шарф и бусы из красивого белого и переливающегося на свету камня смело можно считать единственными ценными вещами у неё. О внешней красоте говорить не приходится: тощая, вечно недоедающая девочка, выглядящая меньше своего возраста, на красавицу не тянет никак. Хоть определённое обаяние в её больших глазах с длинными ресницами есть.
Единственное что необычно как для нищей сироты в её облике - это чистота. Её одежда, кожа и волосы всегда тщательно вымыты. Хедвика следит за этим старательно, возможно даже слишком для своего незавидного положения.

ХАРАКТЕР

«Волчонок», как и многие-многие дети, в особенности беспризорники. Смотрит зло, что не подойди - укусит. Людей избегает довольно явно, места их скопления практически пробегает. При знакомстве держится раздражённо-сдержанно, не прекращая озираться в поисках путей отхода, при случае обращается к традиционной тактике «бей-беги». В общем, весьма недружелюбная особа.
С уже знакомыми чуть более приветлива, убегать не спешит, но и делиться переживаниями тоже не особо. Этих знакомых довольно много, но все они - клиентки и подруги бабушки-опекунши. Но из более-менее доверенных девочки найдётся лишь пара-тройка женщин. Ни одного мужчины или ребёнка. Хедвиге не нравится участие окружающих, а потому он неё никому не услышать жалоб и претензий.
Наедине с собой, а значит бОльшую часть времени, она предаётся меланхолическим размышлениям (напополам с домашне-ведьминскими делами, конечно). Зажатость и скептицизм сменяются тоской и романтизмом. Раздражение, демонстрируемое другим, сменяется усталостью и каким-то удушающим чувством боли, которое Хедвика трансформирует в осуждение. Наедине с собой она, как и все подростки, замирает на перепутье самообмана, честности с собой и мечтаний. А ежевечерние рутинные обряды помогают ей справиться с собой.
В ведьминское искусство же Хедвика верит искренне. Она всегда чувствует изменения в окружающем мире, производимое её заклинаниями. Кроме того, её и её опекуншу изгнали из общества, а за Хедвикой всё ещё следует дурная молва об оккультизме и проклятиях, о магии и Аде. Потому в жизни Хедвики всё это имеет место быть. И занимает его куда как больше, чем покорившие мир заводы и машины.
Не может же быть, чтобы эти страдания возникли на пустом месте, правда же?

БИОГРАФИЯ

Первое воспоминание Хедвики о том, как она оказалась на улице. Не как её бросили, не удаляющиеся спины родителей. Самое первое её воспоминание - как она плачет на улице, охваченная страхом одиночества, а дети рядом с ней говорят «Тебя бросили как и всех нас». Впоследствии Хедвика решила, что лучше быть выброшенной, чем быть выращенной родителями, способными бросить ребёнка. И эта иллюзорная фантазия о собственном положении как о жесте заботы не раз спасала её от отчаяния.
Но пока Хедвика даже не Хедвика и вообще не имеет имени. Прозвища от старших детей сменялись чаще, чем успевали закрепиться. Только годам к двенадцати у детей появлялось более-менее постоянное прозвище, из которого, если повезёт, вырастало имя.
В отличие от сказок, в жизни сироты соперничали за крохи достающихся им ресурсов. Всех ресурсов. От внимания взрослых до места для сна. Дети были друг другу словно братья и сёстры, а конкуренция между сиблингами одна из самых жестоких. Редкие компании представляли собой идеал взаимовыручки, и те быстро распадались. О приютах... приюты были овеяны пугающими легендами и байками. О внутреннем укладе никто из бродяжек ничего не знал - только до, что им рассказали беглецы. А уж те ни о чём хорошем не говорили. Остальные, попав в приют, теряли связь с «вольниками» и ни о чём рассказать не могли. Потому первые годы своей жизни пока-ещё-не-Хедвика провела на улице.
Но в какой-то момент она оказалась в приюте. Как ни странно, жизнь в нём была сносной - диаметральная противоположность уличной. Строгий график, много работы, имя и писание в прописях. Воспитательницы были до жестокости суровы и могли высечь за малейшую провинность, будь то опоздание или не заправленная постель. Но в то же время еда и крыша над головой, и даже обучение грамоте. Детская смертность в приюте на порядок ниже, чем на улице.

Как-то к ним повадилась ходить ведьма. Старуха хотела взять воспитанницу, но в приюте её знали как «ведьму» и прогоняли, вопреки обыкновению отдавать детей первому встречному. Та возвращалась снова и снова, в конце концов вынудив отдать ей кого-то из детей. Этим самым ребёнком оказалась Эмма.
Ведьма в недавнем прошлом была довольно популярна - к ней часто захаживали гости и в обмен на продукты и помощь получали то, что хотели. Вроде обрядов, заговоров или растительных настоек. Но по какой-то причине отношение, и без того противоречивое, резко ухудшилось и ей потребовалась помощь. Потому она взяла к себе девочку и назвала её Хедвикой.

Теперь у Хедвики были имя, настоящий дом и семья. И пусть в приюте было лучше чем на улице, он был лагерем наказания сирот, чем местом, где могут жить дети. Она стала учиться у бабы Кветы. Та была по-настоящему одарённой травницей и, по правде, могла лечить в разы лучше, нежели современная медицина. Это она связывала с ведьминским даром, конечно же. Что более поразительно, но у Кветы был также дар делиться своими талантами с другими. Потому Хедвика скоро стала также хорошо мешать «зелья».
Но уже через пару лет бабушка слегла и ослабла. Ей было не меньше семидесяти лет, а потому оставалось не так много. Все домашние и внедомашние дела легли на плечи Хедвики. Она выполняла всю работу по дому, собирала травы, встречала редких гостей и вместо своей опекунши посещала монастырь. Примерно раз в месяц она относила туда какой-то свёрток и ещё через месяц его забирала.

И так провела она свою жизнь по сей день, когда бабушка отошла в «иной мир». Потеряв опекуншу, практически мать, Хедвика смогла лишь сама её захоронить. Теперь она одна. Совсем.

ДЕТАЛИ
◊ Связь: vk, telegram @Lalyri, discord Cherasy#2550
◊ Посещаемость: на форуме каждодневно, с постами сложнее

◊ Мотивы: «тайная» инфантильность: желание быть любимой дочкой. «Тайная» социальность: желание не быть отщепенкой.

Оливия раннее детство провела со своей семьёй — купеческим караваном. Там были и её родители, и некоторые дяди и тёти, и кузены, и их близкие друзья. Можно сказать, что сам караван был ей родителем. Караван был полон людей хитрых на цены, но отзывчивых на помощь, а потому однажды принявших попутчицу — пожилую артистку, знаменитую певицу и рассказчицу Хельгу.
Оливии было с ней особенно интересно. Она увлечённо играла с ней и её инструментами, разучивала песни и выступала с ней на рынках. В конце концов, когда пришла пора расставаться, девочка предпочла уйти с ней и родные не смогли её переубедить.
Научиться жить вне каравана оказалось сложнее, чем она ожидала. В повозках каравана они и ели, и спали, а бытовые обязанности были распределены на десяток человек. Но две бродячие артистки полагались лишь на себя и на две ночи в гостинице приходились пять под звёздным небом. Но Оливии так нравилось. Эти сложности казались ей весёлыми, ничуть не омрачая жизнь с любимой учительницей.
Но через пять лет такой жизни, артисток схватили стражники. Оливия особо ничего не поняла, в то время как Хельга довольно быстро сориентировалась и, используя музыку как оружие, стала отбиваться. Лишь в заключении Оливия узнала об обвинениях, предъявленных Хельге.
Оказавшись в тюрьме, без своего инструмента, вдали от родной учительницы и семьи, девушка стала учиться. Она сделала простой инструмент из плохого дерева и собственных волос и раз за разом пыталась повторить то же, что видела в день своего задержания.
Наконец, музыкой она открыла двери темницы. Пленённые музыкой стражники позволили ей уйти.
Но Хельги в тюрьме уже не было. Она исчезла, и Оливия не могла найти её след.
Так, 20-летняя артистка снова увидела чистое небо. Ей хотелось найти свою семью, а потом узнать, кто же такая Хельга. Единственный раз, когда она видела боевую музыку, зачаровал её. И даже возможная обида была поглощена очарованием того, как музыка разит врагов.
Оливия направилась в сторону обычного пути своего каравана. Как оказалось, торговля ей уже не давалась с такой лёгкостью, она забыла этот навык, если вообще его имела. Потому что её сумели перехитрить на пару серебряков, когда она покупала простенькую лиру.
Найти группу, к которой можно присоединиться, оказалось не так тяжело. Как оказалось, "боевые менестрели" имели некоторую славу. О которой Оливия почему-то не слышала. Товарищи по цеху легко приняли Оливию к себе в труппу, тем более что они просто слонялись без дела. И первая половина пути прошла спокойно — не считая стычек с разными странными людьми и существами. В караване с ними разбирались старшие, а вот Хельгу обходили стороной.
Каждый вечер барды учили друг друга, показывая и разучивая новые приёмы и навыки. В конце концов искусство Хельги было распознано одним из старейших выходцев из коллегии. После чего Оливии не оставалось ничего, кроме как проститься с внезапно негативно настроенными бардами. Они оставили подсказки, как искать нити, ведущие к старой артистке, но также заметили, что она не человек и старой ей быть не суждено.
В смятении, Оливия продолжила путь домой.

Оборачиваясь назад, Каденс не может не восхититься тем, насколько наивной была мечта, создавшая её нынешнюю. Всё, чего хотела она в детстве - освоить небо и жить с ангелами в облаках. В земной же реальности она была ребёнком из нищей семьи. Будучи малышкой, она часто делала "крылья" или пыталась собрать "зелье левитации" из мха в её доме. За это дома её не любили: дети взрослыми воспринимались как рабочая сила, а маленькая мечтательница им была пустой тратой еды.

Но мечта Каденс дала росток, когда королевским указом стали собирать молодых людей в армию. Тогда она была слишком мала чтобы быть призванной, а также чтобы осознать глупость своих действий, но она дала очередную свою поделку офицеру, пришедшему в их захолустье. Тот лениво закинул странной формы механизм и благополучно его забыл до поры.

Через три года она сама пришла в столицу, в надежде поступить в университет. Ей хотелось создать крылья - логичное продолжение человеческого тела, не нуждающееся ни в зельях, ни в заклинаниях. И в столице она увидела крылья - устаревшую и нелепую модель, которую создала сама. За эти три года создаваемые ей крылья стали совершеннее, оргономичнее и аэродинамичнее. Они стали удобнее и управляемее. Но эти, старые и во многом смешные... летали. Кто-то сумел поднять их в воздух и управлявший ими человек пользовался ими ловчее, чем она своими, совершенными.

Но расспросы откуда взялись они у какого-то прохожего, ответов не дали. В попытке доказать правоту, Каденс совершила самую глупую ошибку - выдала свои новые наработки. После этого она лишилась их, а её саму нечестные люди усадили собирать новые и новые крылья для богачей.

Каденс почти возненавидела свою мечту и своё дело, когда её нашёл институтский преподаватель, ставший ей учителем. Учитель видел прекрасную форму, дизайн и тонкую регулировку и хотел узнать мастера. Каково было его удивление узнать, что мастером была малограмотная девочка-подросток!

Каденс была благодарной ученицей. Она жадно изучала всё, что было и не было связано с полётами. Её протектор был известным изобретателем, и он помогал ей освоить все необходимые науки. Она становилась всё меньше и меньше одержимой небом и всё больше - алхимией и медициной. Небо освоили ещё до неё, эта вершина уже покорена, но нельзя покорить алхимию. Эта необузданная специальность её очаровала.

Окончив институт, Каденс вступила на службу в монаршью армию, но не алхимиком, а инженером-механиком. В ней она провела не один год, прежде чем не утомилась совершенно: однообразие армейской жизни, её размеренность и, что первичнее прочего, консервативность не давали раскрыться ни талантам, ни любопытству, ни даже выученным навыкам. Потому женщина покинула ряды военных в пользу жизни приключенки.

Одиночество одиноких приключений стало для неё потрясением, восхитительно перевернувшим жизнь. Переосмыслить многие концепции, применить уже покрывшиеся пылью знания - и это лишь начало настоящего торжества разума.

Сегодняшняя Каденс не наивна, она крепка и упряма, она понимает мир куда как лучше и предпочитает чудесам хороший мозговой штурм.

Давным-давно кобольды вольно жили в расщелинах и трещинах Синегорья. Они соседствовали с гномами и это соседство никогда не было спокойным: кобольды часто грабили и разбойничали в их домах, но всё же ничем серьёзным большинству это не грозило. Это были давние времена, а потому о том у кобольдов остались только сказания. С расширением гномьей территории их загнали глубоко внутрь земли, а кого не загнали — истребили.
Так кобольды, и без того жившие больше в глубине пещер, чем под светом солнца, оказались окончательно от оного отрезаны. И жили бы спокойно, но их настигли гномы — снова. Но эти гномы-передовики, открывающие новые подземелья, заметили и то, что кобольды делают с камнем, и то, как они этот камень находят, и то, как добывают. А потому решили, что лучше бы не истреблять, а подчинить. Так одни кобольды были убиты снаружи, а другие порабощены в глубине. Многие современные городские гномы, да и в большинстве шахт, о кобольдах слышали только что это «как крысы», а уж в глаза не видели совсем.
За года изоляции, предшествующей рабству, культура кобольдов изменилась: они с самого начала поклонялись драконам как великим предкам, ставя им святилище (одно на всех) рядом со святилищами богов. Со временем образы драконов и богов исказались и слились, кобольды стали веровать в богов-драконов, своих предков. Уже потом гномы к ним пришли со своими богами и образами, смеясь над «кобольдской ересью».
Надо сказать пару слов и о тех гномах-поработителях: с их точки зрения они не делали ничего предосудительного. Кобольды — вредители, этого не отнять, а потому их ждало только полное истребление. Но эти гномы их «спасли от смерти», дали им еду и одежду, лечат их раны. Они их сделали полезными. По сути, кобольды ими содержались как лошади и собаки у людей: сыто и на привязи. Кобольдов надо держать на цепи, сдерживать, иначе с ними не договориться. Культура кобольдов странна и примитивна, мало похожа на что-то, к чему привыкли развитые расы, а потому проще приравнять их к животным, чем к равным себе.
Под их влиянием кобольдская культура претерпела большие изменения: во-первых, появилась борьба за внимание гномов, именно они решали, кого кобольды уважают, а кого нет, своей собственной симпатией. Во-вторых, изменилась практика поклонения предкам, которая и без того искажалась. Теперь гномы опасались, что странные алтари с насекомыми — есть алтари тёмных богов и это сработало как самосбывающееся пророчество: кобольды стали поклоняться «тёмным богам-драконам, от которого произошли все кобольды». В-третьих, в равной мере у них разошлись сказаниях о прекрасных и замечательных гномах и о явлении спасителя-кобольда, который освободит своих братьев.

Что о родном племени того, кого гномы и люди прозовут «Картошкой», то в этот период у них случился раскол: часть кобольдов получила шанс сбежать выше, к поверхности, через скрытую трещину, но другая не могла и не давала им это сделать. В итоге половина попыталась всё-таки уйти, но так только сменила шахту, на которой горбатилась.
Именно в этой «беглой» половине вылупился наш кобольд. Как все кобольдята, в детстве он имел чёрную как смоль чешую, благодаря которой его было очень тяжело увидеть в темноте.
Кобольд получил кобольдское имя, которое невозможно воспроизвести или написать гномьими глотками и буквами. Наиболее похожее буквосочетание на общем — «Ш-У-Я-К-Н-Е-Р-Я», которое никто не примет за изначальное имя. Именно поэтому гномы давали кобольдам более простые прозвища — так кобольд стал «Картошкой».
Картошка был относительно покладистым, по сравнению со своей бунтующей семьёй, и привязчивым. В частности он проще остальных братьев и сестёр принимал пищу, не стеснялся прикидываться милашкой перед гномами, конечно, подстраивая им ловушки за их спиной. Так как он был аккуратен, то доставалось чаще другим кобольдам — больше самкам за их размеры и нрав. Сам Картош знался как подлиза.
Свои, кобольды, к нему были терпимы, кобольды вообще терпимы к проделкам кобольдят, позволяя им творить всё что вздумается. Потому воспитанием их занимались больше гномы, требуя выполнения своих команд и хотелок. Так на мелких кобольдов с детской, чёрной чешуёй зачастую ложилась обязанность искать новые месторождения. Картошка хорошо сдружился с одним из кобольдят, который как раз имел более бунтарский нрав, за что постоянно получал от гномов. И этому-то Картошка был совсем не рад. Он злился и часто подстраивал гномам пакости. За них наказывали всех, что подогревало обиду и злобу всей группы и Картошки тоже.
«Совершеннолетием» у кобольдов считается обретение своего окраса, когда линькой сползает последняя детская чёрная чешуя и видно, какого цвета будет уже взрослый кобольд. До того момента кобольдам сложно определить пол. Так обретение окраса помогает почти точно установить, кто этот юный кобольд. Самки обычно растут дальше, а самцы после этой линьки останавливаются в росте.
Так и Картошка на десятом году жизни снял свой чёрный окрас и обнаружил под ним коричневую чешую. Все сразу решили (в том числе он сам), что он самка, а потому логично должен испортиться характер. И он испортился, теперь Картош сам с удовольствием спорил с гномами и стал предводительствовать в бунтах. Ему понравилось быть важным и крутым для других кобольдов безотносительно того, кого любят и не любят гномы. Особенно в восторге были старшие кобольды — матери, тёти, дяди и отцы, а вот ровесники не очень-то разделяли этот праздник жизни. Особенно лучший друг (подруга) с серо-зелёной чешуёй, который из-за изначально скверного нрава был в худших по сравнению с остальными условиях и потому стал особенно замкнутым. Картошка не знал, как помочь, а потому просто подкармливал.
Этот друг продолжил расти дальше, подтверждая, что он вообще-то она. О чём несложно было догадаться. А вот Картошка не стал расти дальше, чем немало огорчил своих сторонников. Он редкий самец с коричневой чешуёй, но что толку, если он маленький и хлипкий? Тем не менее, семена бунта были посеяны и теперь не было раскола: всё племя хотело уйти. Только лишь Картош стал наравне со своими друзьями, подняв на вершину свою лучшую подругу.
Теперь кобольды организованно противились гномам. Гномы же, видя, насколько те отбились от рук и срывают всё производство, решились на отчаянные меры: они захватили лидершу повстанцев и пару наиболее крупных последовательниц, и демонстративно казнили их, намерясь припугнуть. Получилось с точностью до наоборот. Кобольды подняли такой вой и шум, что не только их племя, но и несколько соседних племён присоединились к их борьбе. Апогеем этого стал обвал, который было непонятно, кто устроил и устроил ли кто-то. Этот обвал убил и покалечил нескольких гномов, а также полностью отрезал племени Картоша путь к еде, воде и воздуху. Запертые, кобольды день и ночь разгребали завалы, откапывая каждый пузырёк с кислородом. Потихоньку умирали все. Гномы не стали спасать тех, кого сами заточили в шахтах, а предпочли покинуть те места и освоить новые.
В конце концов, выползли лишь несколько кобольдов, все поколения Картоша. Все одинаково ненавидели гномов и вскоре стали группой, поднимающей на уши всё подземелье. В конце концов их группу сдало другое племя кобольдов под угрозой полного истребления.
Картошка был самым дерзким из самцов, но всё же врождённая осторожность дала о себе знать: из своей семьи он один смог уйти при помощи ловушек и хитрости. К сожалению, никого из друзей он спасти не мог: гномы не жаловали «паразитов», которые, к тому же, виновны в смерти их товарищей. Попросту перерезали всех.
Картошка долго скитался по пещерам, собирая камни и практикуясь в кобольдской магии. Он соблюдал традиции, к которым его приучили старшие кобольды, и дополнял их своими, выстраданными опытом. От гномов он или сбегал, или запирал в закоулках пещеры, как они когда-то его самого. Он не дружил и со встреченными им кобольдами, давая бой на своих условиях или сбегая от них. Постепенно магия в камнях становилась скуднее, а руды вокруг всё меньше. Картошка вышел из пещер уже за пределами Синегорья и почти ослеп от солнечного света.
Здесь он впервые встретился с людьми. Он был бы больше ошарашен их размерами, если бы вместе с тем ему не пришлось убегать от вил, которыми в него тыкал крестьянин. Чуть позднее он немало подивился «гномами-переростками» и начал считать их редкой разновидностью гномов.
Гномы-переростки были ничем не лучше гномов, но зато хуже разбирались в камнях. Гномы-переростки агрессивные и истеричные, готовые гоняться с топором за всем, что рядом шелохнётся. Даже их детёныши обладают всеми недостатками взрослых особей. Гномы-переростки говорят на таком же странном, но незнакомом Картошке языке. И, наконец, гномов-переростков МНОГО. Достаточно много, чтобы признать, что это не уродливая разновидность уродливых гномов, а «люди». И Картошке повезло: люди плохо ориентировались в темноте и вели дневной образ жизни — полная противоположность ему. Они не знали и не умели замечать кобольдские ловушки, а потому жить рядом с ними удобно. Не считая того, что попасться им на глаза значит быть битым и измученным.
Так, ныкаясь по людским поселениям, Картошка узнавал мир снаружи. Он узнал человеческий язык и научился на нём говорить. Он узнал о богах и поразился этому знанию. Это был странный мир, который бы не был интересен кобольду, не будь он в него вышвырнут.
В странствиях горечь и гнев укреплялись и оформлялись. Чем больше он узнавал, тем хуже выглядело положение кобольдов в его глазах. В итоге он сформировал свою цель простой: свергнуть власть гномов и воздвигнуть империю кобольдов. И теперь, зная много, приступил к накоплению ресурсов, что давалось тяжело, ведь в родном Синегорье у кобольда больше всего сил, а туда возвращаться (пока что) нельзя.
В лесах кобольд встречал и собратьев, с которыми мог вести беседу. Те были разными, кто основывал свои племена в такой глуши, что путник просто так не зайдёт, кто разбойничал... а были и приключенцы. Последних Картошка видел только двоих, оба находились под защитой эльфа.
Так Картошка заинтересовался эльфами. На пути к ним кобольд не преминул залезть в торговую повозку и наесться в ней человеческих колбасок. Охрана повозки, как все люди, немедля попытались прикончить кобольда, но их остановил эльф. Он был чуть красивше человеков и этому поступку Картошка был даже благодарен, пока тот не стал говорить с ник как... с животным. Это было унизительно.
Униженный, Картошка зарёкся иметь с «гномоподобными» дело, даже если те пытаются выглядеть немного лучше остальных.

Имя бога-покровителя или отношение к религии в целом:
Так как в обществе кобольдов богов забыли, а на их место встала странная религия поклонения богам-драконам-предкам, то традиционные верования в богов у Картошки плотно ассоциировались с гномами. Оттого выйдя на поверхность, он долго отвращался от богов и веры в них. Сейчас он больше нейтрален, он всё ещё соблюдает обряды родного племени, но уже не испытывает неприязни к богам.

     
Мировоззрение, отношение к расам:
Хаотично-злой. Изначально злым не был, но тяжёлая жизнь, притеснения и месть озлобили его и теперь он крайне жесток и ненавидит буквально всех «гномоподобных». И если с самими гномами всё понятно, то вот как обстоят дела с остальными:
Люди поначалу виделись исключительно как гномы-переростки (каковыми Картофель считает их по сей день), но со временем получили свой собственный статус ненависти и отвращения. Это и избивающие палками дети, и вытравливание, и попытки посадить на копьё, и нападения со стороны всяческих «героев».
Эльфы стоят особняком в тройке «главных гномоподобных рас», а встречи с ними были скорее унизительными, чем опасными: эльфы, не знакомые с кобольдами, считали его просто животным. Даже когда «зверушка» говорила с ними на общем — всё равно. За то Картошка их и возненавидел.
Кроме того, пирамидообразная иерархия вызывает у него недоумение и насмешку.
Наги у него вызывают диссонанс: с одной стороны собратья-рептилии, с другой — рожи всё равно уродливые гномьи.

РАСОВЫЕ
Крепкая кожа — чешуя кобольдов очень плотная и крепкая, её очень сложно повредить.
Маленький и юркий — кобольды очень ловкие, как их собратья-лесные ящерки. Кроме того, они одинаково комфортно чувствуют себя на двух и на четырёх ногах, в последнем случае передвигаются куда быстрее.
Насекомоядное хищничество — кобольды спокойно проживают жизнь питаясь одними лишь насекомыми.
Ловушки — кобольды скрытные и хитрые создания, потому являются мастерами ловушек.
Скрытность — кобольды отлично умеют скрываться и прятаться.
Знание пород — кобольды великие шахтёры, чья жизнь напрямую связана с камнями. Нужные им породы они способны находить по запаху.
Кобольдская магия — абсолютно все кобольды владеют уникальной для вида магией. Они умеют зачаровывать камни, используя естественную магию в них, задавая им конкретные функции. Вид и мощность заклинания зависят от камня, его магии, породы, размера и формы. Кобольд может добиться почти любого эффекта правильно подобрав камень. Кроме кобольдов примерно предположить, что из конкретного камня получится, может только опытный в общении с кобольдами гном.
Ограничения состоят в размерах: кобольд не сможет зачаровать камень, который не в состоянии легко поднять. Потому максимальный размер зачарованного камня — два крупных куриных яйца. Кроме того, за пределами Синегорья магия в камнях слабее, так что такого размера камень может максимум взорвать повозку.

ЛИЧНЫЕ
Знание трёх языков — Картошка владеет гномьим, общим и кобольдским языками.
Осторожность — личный опыт Картоша научил его продумывать на три шага вперёд, компенсируя кобольдский интеллект.
Харизма лидера — пусть он и одиночка сейчас, у него остался опыт лидерства, которым он пользуется, если есть возможность.

Наверное, если бы Курояма был в семье моряков, то был бы счастливее. Но он оказался наследником торгового клана Муцуки, который изнутри был похож на грызню стада обезумевших котов. Да, именно котов, поскольку каждый видел в окружающих не соратника, а конкурента. Собаки и люди как-то предпочитают жить с себе подобными в мире.
В общем, атмосферка была та ещё. Конечно, мелкий Курояма был отнюдь не первого порядка наследником. Включая чисто технических, не являющихся членами клана работников, до Куроямы было пять человек. По кровному наследованию он шёл третьим — после отца и дяди.
К счастью для рождённого в браке сына, в семье Мутсуки не воспринимают незаконных детей, а девочки уходят в конец кандидатов на наследование. Или к несчастью, ведь старшая сестра Куроямы отличилась амбициозностью, а наличие рядом брата, который несмотря на возраст стоит выше неё — невероятное оскорбление. В итоге это вылилось в открытую вражду между братом и сестрой.

Впрочем, Курояма не чувствовал себя дискомфортно. Ему было весело смотреть на дешёвые интриги, участвовать в них и всячески троллить окружающих. Интересно, что при этом мальчика пытались убедить в том, что дела вести надо открыто и честно. Учили этике, открытости и прочим несомненно прекрасным в своём удобстве вещам. Курояма далеко не сразу осознал, насколько далеки взрослые от внушаемых ими идеалов. Сначала он верил в красивые идеалы добродетелей, но подшучивал над вечно взведёнными взрослыми. Со временем, он начал понимать происходящее и все эти фантики о добродетелях торговцев рассыпались в прах. В них не было смысла.

Отец скинул деда с поста главы, а дядя стал копать могилу племянникам, готовясь скинуть своего брата. Первым делом он, конечно, нацелился на пацана. Его сестра была опасна: своим умом и прозорливостью она уже добилась немалых успехов и вошла в первую десятку претендентов. Но Курояма — талантливый манипулятор, хитрец и эксплуататор. Дядюшка чуял, что едва пацан выйдет из зоны контроля, дядюшкина голова покатится по полу. Не зависимо от того, насколько истинно было это ощущение, Курояма стал его целью.

В то же время сам Курояма пошёл на мировую со своей сестрой. Потребовалось прилично усилий чтобы убедить её в том, что он намерен оказывать поддержку ей ради относительно скромных преференций. Тем не менее, они наладили отношения. Конечно же, об этом никому не рассказали, ведь это бы лишило их дружбу львиной доли смысла. Показные ссоры, псевдо-подставы, общение шифром и на супер-закрытых или настолько открытых, что никто ничего не будет там искать, площадках. Они стали строить свой коммунизм, поддерживая друг друга в борьбе за место под солнцем.

Но их планы были разрушены до того, как принесли хоть какие-то плоды. Дядя подставил Курояму, из-за чего тот был похищен. Не то чтобы злоупотреблять убийствами и прочим физическим воздействием у Муцуки было в чести. Напротив: никто не собирался никого убивать. Только напугать и максимум сделать инвалидом. Желательно таким, чтобы не мог оставить потомство. Это у девчонки дети едва ли пополнят число наследников: или это ублюдки, или у них другая фамилия. А вот пацан вполне мог настрогать наследников уже сейчас.
Очевидно, чем всё закончилось: парня вывели из гонки лишив возможности создавать потомство. По меньшей мере, дядя думал, что вывел. На самом деле, у Куроямы и его сестры всё уже было готово к тому, чтобы разделить торговый дом на два.

Разумеется, это событие оставило отпечаток на личности Куроямы. О, да. Если до этого он больше играл, беззлобно хватая зубами руки, то теперь он движим злобой и жаждой мести и целится в глотку. Что до разделения дома... внутренние юридические особенности изначально не позволяли отделятся филиалам. Именно поэтому за место единственного наследника была такая борьба. Любая торговля, в которую Муцуки вкладывали хотя бы йену, моментально попадала в прямое их подчинение. Если какой-то член клана хотел покинуть поле боя, ему надо было отказаться от торговли, ведь изначально даже детские карманные считаются «вложением в будущие прибыли». Но Курояма всё-таки нашёл,
как выйти из-под контроля стариков.
А как именно — коммерческая тайна~

Новообразованную голову торгового дома Муцуки возглавила, конечно же, сестра Куроямы. Сам он ушёл на второй план. Теперь Курояма готовится уничтожить дядю и отца чтобы закончить на себе официальную летопись клана. И собирается сделать это как торговец и как убийца.

описание персонажа:
Когда ты родилась, вся семья была разочарована. Муцуки — это торговый дом и клан, в котором сильны традиции как торговые, так и патриархальные. Родители хотели наследника, а не дочь. Тем не менее, ты получила отменное образование, твои лидерские качества если не поощрялись, то хотя бы не подавлялись. И даже первые годы твои интересы лоббировал наш папа — пока не родился я. На мне твоя блистательная поступь из одних лишь побед оборвалась.
Младенец, неразумный, не умеющий ни говорить, ни ходить, ни бодрствовать. Но просто появление НаСлЕдНиКа скинуло тебя с достойных позиций в очереди на наследство. Дальше тебя были уже дальние родственницы, хотя до этого ты уже начинала вступать в борьбу с мужчинами.
Понятное дело что после такого знакомства ни о каких нормальных отношениях не было и речи. Это была война с тем, кто указал тебе на твоё место. Ведь до сих пор несправедливость выражалась лишь во вздохах «ах, была бы ты мальчишкой», теперь ты ещё ощутила на себе.
Твои действия имели огромное значение для торгового дома. И мелкий брат стал тебе подражать во всём. Или же при отсутствии внешних сходств выделились сходства личностные: в мышлении, в поведении, в методах борьбы с конкурентами. От ощущения полной неразличимости отделяли мелкие детали и цели: у меня не было таких чётких амбиций.
Многое изменилось с того момента, как дед ушёл в отставку, а его место занял наш отец. С того дня мы начали сотрудничать чтобы не стать жертвами борьбы за место под солнцем. Не то чтобы тебе хотелось мне доверять, но скоро мы действительно сдружились.
Брат, в силу статуса, мгновенно стал целью. Ты знала это, поэтому мы сделали ставку на тебя. Когда меня похитили, ты была уже готова и выделила новую верхушку для дома Муцуки. Что там произошло с твоим братом — это всё равно не было неожиданностью. И теперь ты второй президент прежде строго вертикального, без каких-либо ответвлений, дома.

Культуру и традиции Муцуки пояснять лень, поэтому уже лично.
связь с вами: личька.

МЕРЕДИТ ВАЙНСКИ
34 лет 19.03.1986

Minami Amada | Jormungand

О ПЕРСОНАЖЕ

МАГИЯ

{ЖЕРТВА МАТЕРИ}

— Ох, и да, Дарен. Я хочу чтобы в этот раз ритуал провёл именно ты.
Существо из тьмы и костей уютно свернулось на алтаре. Мало кто мог понять по этому огромному черепу, украшенному гигантскими клыками, в каком настроении оно находится сейчас. В низком гуле, неприятно разносящемся по всему алтарному залу, немногие услышат игривое воркование. Но Дарен видел: его Властитель сейчас очень весел.
— Если такова Ваша воля, то конечно же. Спасибо Вам за то, что защищаете нашу ничтожную деревеньку.
Юноша глубоко поклонился. Ему-то было плевать на эту деревню и всех её жителей (кроме одного), но это его долг — защищать её и служить единственному и неповторимому Властителю, который напротив, был её добрым и верным хранителем. Наверное, это в нём юношу и восхищало. Он даже согласился разобраться с такой нелепой проблемой как нашествие крыс! Сам-то Дарен не особо хотел с ними возиться.
А Властитель довольный хихикал, предвкушая свою шутку над любимым питомцем.

***

— ДАРЕН, ТЫ СУЧИЙ ПОДОНОК, ИДИ СЮДА!!!
Женщина в сорочке схватила парня за грудки и швырнула в стену. Словно дикая горилла. Дарен был уже в своём рабочем балахоне, да, не самом красивом, но ему всё-таки нужно было выглядеть на работе прилично. И что же на неё нашло?
— Ма-мам? — откуда-то из угла раздался ломающийся высокий голос. — Что случи-
Женщина, трясясь, с искажённым от ужаса лицом оттягивала ворот сорочки и тыкала в грудь. Не нужно быть гением, чтобы понять, что это за сцена. В этот дом уже сколько людей заходили, которые вели себя так. Только они не швыряли верховного жреца в стену.
— Кхм, да, мам, это оно.
На лице лежащего на полу юноши не дрогнул ни один мускул. Он равнодушно смотрел на женщину, на её панику, на её дикий вой. Вообще-то ему хотелось поскорее свалить на работу и единственное что Дарена во всей этой ситуации радовало — в этот раз жертву не придётся искать. А ещё эта женщина достаточно сильно хочет жить чтобы не убить себя до ритуала. Последнее было бы проблемой. Но в своё время она продала собственного сына за то, чтобы подольше пожить, так что она точно не покончит с собой до нужного момента.
Когда мать безвольно упала на диван, Дарен поднялся. Тогда она повернула к нему своё заплаканное лицо и просипела:
— Прошу... попроси Его... заменить... я же...
В ответ она получила мягкую, печальную и сочувствующую полуулыбку (точнее, такую она хотела бы видеть):
— Да, мам. Я поговорю с Ним.
Бросив взгляд на спешащего к матери Алана, Дарен быстрым шагом покинул дом.

***

Верховное жречество уже давно собралось и уютно тусило на террасе. В такую рань начинался рабочий день, но люди не спешили жаловаться на свои проблемы. Старый жрец довольно развалился на скамейке, занимая её всю, хотя та рассчитана человек на пять, не меньше.
— О! Дарен! А ты сегодня припозднился! Тебя что, телега переехала или коровы затоптали?
Его грубоватое приветствие всегда красило утро. Был ли хоть один день, когда этот дедан не комментировал чужой внешний вид максимально грубым образом?
— Доброе утро. Рад сообщить, я уже нашёл жертву, — теперь улыбка Дарена была чуть более искренней.
Не поймите неправильно, Дарен не желал зла своей матери. Но его радовало что от самой унылой части работы он уже освобождён.
Молодая (но всё же старше Дарена) жрица осторожно поинтересовалась:
— Да-а? И кто же это?
Если бы Дарен хорошо различал выражения лиц, то видел бы борьбу между радостью «ой как хорошо всё получилось» и ужасом перед очередным убийством человека. Но он не различал и ему казалось что жрица хотела чихнуть. Даже готовился сказать «будь здорова», если это случится.
Старый жрец соображал быстрее. Он охнул от своей догадки и быстро собрался, занимая теперь не все пять, а только пару мест пятиместной скамейки.
— Скажи, это же не кто-то из твоей семьи?
— Хм? Да, это моя мать.
Дарен ответил быстро, не заметив как изменились в лице его коллеги. Жрица посерела и задрожала, а старик одарил юношу настолько сочувствующим взглядом, насколько мог при таком чёрном и каменном сердце, как у него.
— Знаешь, я мог бы... — неуверенно замямлил он.
Дарен парой широких шагов приблизился к скамье и сел на освободившееся место рядом с ним. На лице молодого жреца была спокойная улыбка:
— К сожалению, такова воля Владыки.
Оба жреца замолчали. Они поняли, в чём состояла шутка и никто из них не посмеет противиться Его воле. Но оба глубоко задумались, в первую очередь о своих семьях.
Молчание прервал Дарен, который, кажется, чувствовал себя расслабленнее всех:
— Я думаю, её стоит схватить заранее. Вряд ли она будет смиренно ждать когда мы придём.
Старый хрыч кивнул, вспоминая мать Дарена ещё более молодой, чем она есть сейчас.
— Я отправлю послушников.

***

В следующий раз Дарен с матерью встретились в подсобке, где жертв готовили к ритуалу. Жрец шебуршал в бесконечном количестве всяких сушёных трав и грибов. Чтобы приготовить то пойло, что моментально сносит крышу жертвам, требовались они все, а вот на накуривание алтарного зала — только некоторые. Здесь до него хозяйничали старшие жрецы, ответственные за порядок в зале, а потому всё находилось в сущем беспорядке. Ещё бы — девять месяцев никто из высших жрецов сюда не заглядывал! При этом каждая должна настаиваться по отдельности!
Когда в подсобку завели мать, Дарен хотел было сорваться на пришедших, но так как перед ним стала драгоценная жертва, он не стал, а грубо выслал парочку.
— Привет. Хорошо спалось?
Сам Дарен почти не спал. И виной тому был Алан, который то выл, то орал, то пытался выбить дверь старшему. В конце концов за ночь ему удалось подремать, дай Властитель, хотя бы один час. Сейчас-то капризный говнюк отсыпался перед ритуалом, но вот Дарен так не мог.
Впрочем, женщина перед ним выглядела не лучше. Она так и была в сорочке, которая выглядела так, будто её волокли по земле. Возможно, так и было. Некоторые послушники не церемонились.
— Отвратительно, — искренне ответила она.
Дарен отвернулся и продолжил выкладывать травы для заваривания. Скоро котелок закипит и можно будет переходить к финальной части создания пойла.
— Отлично, — дежурной заготовкой ответил жрец. — Хорошо кормили?
Женщина замялась. Она стояла прижавшись к стене и обхватив себя руками. Её полубезумный взгляд неотрывно следил за затылком сына. Она ведь могла хорошенько по нему ударить и... Пусть Дарен и взрослый парень, в их семье мать всё же была самая сильная. По крайней мере, хотела в это верить. В её глазах он был худощавым подростком и она даже не могла поверить, чтоб у него хватило силы чтобы вскрыть мамину широкую грудную клетку. От наваждения женщина качнула головой: нет, она помнила, как непринуждённо Дарен расправлялся с куда более крупными мужчинами и в более юном возрасте.
— Кормили...
С тяжёлым вздохом, наконец, она откликнулась. В ответ Дарен к ней повернулся всё с той же улыбочкой. Теперь женщина была немного спокойнее (не считая того, что её вот-вот убьют!) и видела, что это обычная ничего не выражающая формальная улыбка. А она-то надеялась...
— Вот и хорошо. Тебе с ванилью или с ягодами?
Так как она прежде с сыном не общалась вплоть до вчерашнего утра, то вытаращилась, не зная что ответить. Ей было невдомёк, что это буквально последний выбор, который она может сделать в своей жизни: выбрать бадягу с запахом ягод или ванили. Но так как она ритуалы не пропускала, то замечала в жертвах странное...
— Напиток. Тебе с ванилью или ягодами?
... и причиной тому был напиток. Возможно, интересуйся она жизнью своего первенца чуть больше, то у неё бы была возможность сбежать ещё вчера. Хотя за ней пришли даже раньше, чем за прочими.
— Ванилью.
— Вот как. Ясно... — Дарен, очевидно, сделал какие-то свои выводы и отвернулся.
— Прости меня.
— Что? — жрец повернулся лицом к женщине, едва не роняя последнюю порцию «щучьего порошка».
— Прости меня. Я была паршивой матерью, да? Отдала своего сына монстру.
Дарен чуть не зашипел, но сдержался. Сейчас он должен быть максимально добр и любезен к жертве. Не так важно, какую чушь они говорили, все они — не в себе. От счастья и волнения, разумеется. От чего же ещё?
— Значит так ты говоришь о том, кто дал тебе пожить дополнительные двадцать лет? — в голосе Дарена зазвенел холод. — Нонна.
Дарену всегда было неловко звать её «мамой». И сейчас он почувствовал странное облегчение от того, что обратился к этой женщине по имени, а не по формальному статусу её. Нонну это тоже не покоробило, но она жалобно заглянула в глаза жреца, словно ища в них понимания.
— Нонна, я хочу сказать тебе спасибо, — внезапно, со всей искренностью тот сообщил. — Я искренне благодарен тебе за то, что ты произвела меня на свет. Я счастлив принадлежать Владыке и я нисколько не обижаюсь на то, что не видел от тебя любви. Ведь я никогда не был тебе сыном. А ты никогда не была мне матерью.
Жрец взял со стола чашку и вложил её в руки жертве.
— Сегодня ты вернёшь долг Владыке и станешь с Ним единой. Разве это не тот исход, которого ты ждала?
Руки женщины задрожали. Но не от ужаса. От гнева. Нонне потребовалось очень много сил чтобы не разбить эту чашку об смазливую рожу Дарена.
— Да если б... Если б... Если б я только знала, какого ублюдка рожу, то свалила бы в лес ещё до встречи с вашим батей!
Она сорвалась на крик, но напиток отправился куда полагается — прямо ей в горло. Почти без помощи Дарена! Чашка разбилась вдребезги где-то над левым плечом парня и вот молодой человек ведёт обмякшую, покрытую глиняной крошкой женщину ко столу, где она — главное блюдо.

Алтарь свободен, Владыка парит над головами деревенщин, с нетерпением ожидая угощения. Вид его верного питомца его не радует: грязный, помятый, потрёпанный и, кажется, свою будничную мантию он не стирал уже неделю. Пустяк, но обидно. Надо будет выдать правило чтобы следили за своим внешним видом.
Кроме Дарена и Нонны лица каждого человека скрыты за маской. Особенно это важно для Алана. Алана держали за алтарём, в месте с самым лучшим видом и одновременно в месте, где он меньше всего способен помешать процессу. С его стороны и распространялся дурман на весь зал.
Дарен усадил женщину на алтарь, а потом уложил её. Он гладил её по голове, как она гладила Алана в его детстве. И шептал ей о том, как же ей сегодня все благодарны.
И это правда. Каждый в этом зале ей глубоко признателен за то, что она прожила эти чёртовы двадцать лет.
За то, что крысы не сожрут посевы и не убьют младенцев.
За то, что сегодня жертвы не они.
Нонна должна быть счастлива в это мгновенье!
Деревенщины закружились в танце, а Дарен стал громко читать молитву. Получалась нелепая какофония, но из-за дурмана все слышали только музыку. За этой музыкой никто не слышал криков женщины, которой вскрывали грудную клетку.
Дарен был аккуратен, насколько мог и стремился закончить как можно быстрее. Аккуратность и скорость — его профессиональное кредо, ведь так вернее можно добыть сердце бьющимся, а жертву легче довести до алтаря.
Владыка радостно принял сердце женщины с рук её сына. Это удивительно, как быстро кровавый плод исчезал во тьме, что источал Властитель.
Но в этот раз праздник был недолгим: в мелодичной какофонии был один звук, что диссонировал с праздничной обстановкой. Алан. Может быть, это Дарен был слишком мнительным по отношению к нему, но его рёв перекрывал все прочие звуки. А нет, многие тоже оборачивались на место для членов семьи жертвы.

***

Из-за Алана праздник продолжался недолго. Вот уже через пару часов Дарен вытаскивал пока ещё более мелкого брата на улицу. Вся троица верховных жрецов собралась у входа, хотя двое из них могли бы продолжить празднование. Но оба казались обеспокоенными и как-то странно погладывали на шатающегося под весом младшего брата Дарена.
— Я... я могла бы помочь? — срывающимся голосом предложила девушка.
Она нервно крутилась, постоянно оглядываясь куда-то вправо, где был её дом. Дарен же был спокоен, если не считать того, что ему и себя было тяжело держать на ногах, а тут на нём висел хлюпающий носом Алан.
— Всё нормально, мне не далеко, — прохрипел виновник торжества и поплёлся в сторону своего дома. Старик посмотрел ему вслед в хмыкнул:
— Ну, как знаешь, — его взгляд обратился на взволнованную девушку. — Думаешь, что это коснётся и твоих?
Жрица, кажется, была одновременно обрадована и испугана догадливостью старика:
— К-конечно! Просто, я...
Она замолчала. Да, это лицемерно надеяться что статус верховной жрицы даст иммунитет твоей семье и она ненавидела лицемерие. Но ничего не могла с собой поделать. А вот старик рассмеялся:
— Ладно тебе! Я уж сколько лет верховный жрец. И знаешь? Все мои живы и здоровы! Не смотри на Дарена, он всё-таки не такой как мы с тобой.
Жрица поняла, что эти слова старый хрыч говорит скорее себе, чем ей, но всё равно почувствовала облегчение.
— Да, спасибо. Тогда я тоже пойду. До завтра?
— Не-е-е, я завтра выходной. Ты ж не хочешь заставить мои старые кости на работу в выходной тащиться? Вот когда приду, тогда увидимся!
Старик бодро ускакал в темноту, а девушка вздохнула. Ей очень хотелось выкрикнуть ему пару ласковых, за его мерзейший характер, злобность и двуличие. Но он и Дарен выполняли почти всю грязную работу. А она... Могла только проглатывать оскорбления, которые рвались из неё наружу и прикидываться паинькой. Всё-таки она ненавидела лицемерие.

***

Тем временем Дарен столкнулся со своим извечным врагом. Дверным замком.
По правде, не было никакого смысла запирать дверь на замок когда вся деревня собралась в храме. Многие жители так и не делали. Но Дарен был не многие. У Дарена было много такого, из-за чего дверь приходилось держать под замком. С самого детства недовольные Властителем жители стремились как-то навредить Дарену, отчего вся семья завела привычку запирать окна и двери когда все уходят. Проблема в том, что после ритуала открывать эту дверь — самое геморное.
Дарен сбросил с себя хлюпающую тушу Алана и минут десять возился с замком, пока Алан не проявил сознание и не открыл дверь за него, прежде чем снова превратиться в хныкающего овоща.
Дарен приволок брата в гостиную и усадил на диван, мягко поглаживая по его белоснежным кудрям. Точно такие движения он подглядел у матери. Нонна вообще была довольно ласковой мамой по отношению к Алану. Видимо потому он и вырос таким хлюпиком.
— Ты... ты тварь, — простонал хлюпик, отталкивая руки брата.
— Нет, я всего лишь выполнял свой долг. А она — свой.
— И когда она так задолжала?
— Ты знаешь, когда. До твоего рождения.
Разговор проходил как во сне. Иногда Дарену даже казалось, что отвечает он не Алану, а своему воображению, которое придумывает реплики за него. Но один вопрос Алан задал точно:
— А если... если Он однажды изберёт меня, то меня ты тоже?
И Дарен тогда точно ответил, совершенно легкомысленно:
— С чего бы Ему тебя отмечать? Не говори глупости. И спокойной ночи.

***

Уже через год Дарену пришлось сделать выбор.